Выводка

　　　Выход объявлен, очередной участник выводки уже  приближается к манежу. Чомбур держит в руке рыжеволосая молодая женщина с  очень бледной кожей, которая чувствует себя явно неуверенно и то и дело  передёргивает лопатками. Похоже, одежда ей непривычна. Но переживания  рыжей не так важны, ведь не она главный герой этой истории. Основное  действующее лицо топает рядом с ней — рыже-белый комок шерсти с сердито  сверкающими из-под длинной чёлки глазами.

　　　Из граммофона доносится  диссонансный аккорд, следом — секунды тишины, за которые Поппи успевает  пройти несколько шагов и остановиться.

　　　Первые ноты мелодии знакомы  каждому, кто разбирается в классической музыке планеты Земля. Иоганн  Себастьян Бах, токката и фуга ре минор в исполнении на фортепиано. Ровно  шесть нот, за которые Катценберг успевает поднять руку и отстегнуть  чомбур от недоуздка. И Поппи начинает движение под музыку, которая  оказалась совсем не той, как мнилось в начале. Первые шесть нот были  обманкой, за которыми скрывалось нечто иное, отдающее слегка  потусторонней жутью.

　　　— Рысь!

　　　С места. Поппи идёт по  расширяющейся спирали против часовой стрелки, мерно переставляя ноги. Её  движения плавны, даже длинная шерсть почти неподвижна. Карий глаз  неотрывно следит за рукой Катценберг, которая отдаёт команды не только  голосом, но и покачиванием чомбура. Карабин постепенно опускается, и так  же постепенно Поппи отходит всё дальше.

　　　— Тёльт!

　　　Новая  музыкальная фраза, и новый аллюр. Теперь нет былой плавности, Поппи  часто перебирает ногами, гордо задрав длинный хвост, и её пушистая грива  мелко трясётся в такт. Каждый шаг — как отдельная нота, уши развёрнуты в  сторону человека, чтобы успеть среагировать на команду.  «Стоп-тук-тук-тук» — Поппи дважды отмечает акцентированные ноты тремя  ударами правого переднего копыта о песок.

　　　— Ам!

　　　Музыка  спешит вперёд, Поппи срывается с места — к Катценберг. Она кружит, как  голодная собака, и периодически мелко подпрыгивает, клацая челюстями.  Поппи не просто какая-то милая маленькая лошадка, она страшный хищник! И  Катценберг приходится уворачиваться почти всерьёз, спасая пальцы и  чомбур от крепких зубов полукровки опиатума.

　　　Но старшая в этой  паре всё-таки не Поппи. Вновь звучит команда «рысь», и вновь плывёт над  песком рыже-белое облако. На этот раз спираль раскручивается в другую  сторону, посолонь, и за покачиванием чомбура следит голубой глаз.

　　　— Тёльт!

　　　На  втором «тук-тук-тук» Поппи слегка сбивается, и, когда Катценберг  командует «ам», спотыкается и падает, вздымая песок. Но тут же  вскакивает, несётся к хозяйке — и получается настолько в ритм мелодии,  что кажется, будто это не досадное падение, а тщательно отрепетированный  трюк. Кружение злее, прыжки выше, и зубы клацают почти впритык к  пальцам. Но вот Катценберг взмахивает рукой, указывая направление.

　　　— Гоп!

　　　Поппи  резко теряет интерес к такому вкусному человечьему мясу и неспешным  манежным галопом уходит прочь, к стенке манежа. Музыка на некоторое  время утихает — как затишье перед бурей. И эта самая буря сейчас  размеренно галопирует вдоль ограждения. И…

　　　— Ран!

　　　…  взрывается движением, переходя в карьер в кульминационный момент. Поппи  несётся вперёд, с развевающейся гривой и хвостом, стремительная и  неотвратимая, как сама смерть. Те, кто находится рядом с ограждением,  могут разглядеть, как оскалена её пасть, как горит адское пламя в её  глазах.

　　　— Шаг.

　　　В момент, когда всё должно было закончиться  взрывом, музыка резко стихает. Гроза миновала, зацепив людей лишь самым  краем, буря прошла мимо. Под затихшее фортепиано, негромко выводящее  мелодию, как отголоски ушедшего буйства стихии, Поппи подходит к  Катценберг, останавливается рядом. Женщина тянет руку, чтобы пристегнуть  карабин обратно к недоуздку.

　　　— Ай! — несётся к потолку  болезненный вскрик. Катценберг трясёт пострадавшей рукой — ровно на  последней ноте Поппи извернулась и цапнула-таки за так неудачно  подставившуюся конечность. И стоит теперь, изображая святую невинность.  Только мы-то знаем, что за бесовское пламя пляшет в глазах, скрытых под  длинной чёлкой.