[ ...Я Хочу Быть Тобой ]

Когда тебе надоедают твои соплеменники, ты уходишь от них. Недалеко, оставляя стаю в поле видимости, обращая внимание на окрестности и ориентиры, чтобы можно было, в случае опасности, быстро вернуться обратно, быстро обрасти со всех сторон клыками и шипами не только своими, но и тех, с кем тебе каждый день приходиться делить трапезу, водопой и место для сна. Они полезны, - как и ты им, - но иногда, особенно в такие светлые лунные ночи, их становится слишком много. Никто не может заснуть, все весело и сыто грызутся, ноют, взвизгивают - звуки здоровой, счастливой, сытой стаи. Это ли не счастье?

А ты и не против счастья. Просто тебе нужно лишь немного одиночества. И именно поэтому ты сейчас, сама - словно тень, лишь отбрасываемая настоящей гиеной, продвигаешься к ближайшей водной глади для того чтобы охладиться, насладиться тишиной и прохладным воздухом. Ночь светла, но слишком душна - ветер, пролетающий над равниной, не приносит с собой успокоения ночной прохлады. Тебя это раздражает.

Шаги - лёгкие и тихие, тонкие пальцы передних лап с наслаждением зарываются в тёмную траву. Движения уверенные и сильные, - как у всякой здоровой, полной жизни гиены, - но глаза, пока ты пересекаешь открытое место, беспрестанно бегают по округе, вылавливая среди редких деревьев, камней и травяного поля потенциальную опасность, подозрительные тени.

Ты останавливаешься в паре метров от воды, вглядываясь в чёрную, непроглядную гладь. Спарионикс не смог бы затаиться на таком мелководье, учитывая его массивные размеры, но рисковать ты не собираешься. Ты стоишь ещё пару минут, - глаза бегают туда и сюда, уши дёргаются, улавливая малейшие звуки. Ты слышишь отдалённый гиений взвизг, и тебя немного отпускает, - несмотря на желание одиночества, присутствие рядом стаи тебя успокаивает. Ты решаешь сменить дислокацию, продвинувшись чуть выше по течению и, рыкнув для острастки в сторону всё ещё неподвижной глади, приближаешься к берегу. Вода манит прохладной и темнотой, и ты опускаешь голову - сначала с опаской, но потом, не чувствуя через мгновение острых давящих клыков на своей шее, встряхиваешь гривой и немного расслабляешься, начиная захватывать языком тёмную воду.

Всё вокруг тебя словно замирает. Воздух тут и правда прохладнее, вкус у воды - свежий и чистый. Ты лакаешь, лакаешь, чувствуя как нутро заполняется жидкость - отличное дополнение к уже прошедшему ужину. Ты осмелеваешь, ступая передними лапами в воду, чувствуя как мокрый песок проскальзывает между тонких пальцев. Забавные ощущение. Расслабление накрывает тебя с головой. Ты, почти напившаяся, лакаешь медленнее - поднимаешь голову, чтобы осмотреться, чувствуя как с подбородка капает вода, разбиваясь о чёрную поверхность. Осмотревшись, облизываешься - и вновь наклоняешь голову, уже просто смакуя приятные ощущения.

Хотя сейчас, когда ты пробуешь воду, ты понимаешь - что-то не так. Ты фыркаешь, с удивлением отрываясь от глади, всматриваясь в черноту, но ничего не видя. Пробуешь снова. Сначала это было как мираж, как плывущий горизонт в жаркий день. Сейчас - более чётко. В прохладе воды отчётливо ощущается такой любимый, такой родной, но такой тревожный сейчас привкус металла. Привкус крови.

Когда он отчётливо оседает на языке, - и ты понимаешь, что это такое, - ты выскакиваешь из воды, останавливаясь на почтительном расстоянии. Что бы не умерло там, оно умерло недавно, и ничто не мешает тебе быть следующей. Ты фыркаешь, - от резкого скачка вода попала в нос, - обтираешь морду лапой. А потом выпрямляешься, напрягая зрение, осматриваясь по окрестностям, вглядываясь в то, что творится выше по течению.

Это не далеко. Ты видишь шихирва, - огромного, здорового, с ветвистыми, страшными рогами, - просто лежащего там, на берегу, головой к воде. Ты не видишь, но, втянув носом воздух, ясно ощущаешь - из его перегрызенной глотки, как из рога изобилия, сочиться кровь. Она пропитывает траву под ним, уходит в песок, попадает в воду. В такой туше крови достаточно для того чтобы одной ей напиться вдоволь, что уж говорить о мясе.

Однако... Кроме туши ты больше ничего не видишь. И не слышишь. Ни всплеска воды, ни стонов и тяжелых вздохов умирающего животного. Тишину ночной равнины ничего не нарушает.

Это странно, сомнений нет. И всё твоё существо велит тебе разворачиваться и бежать, бежать со всех лап в шумную стаю, к дружелюбных клыкам и тёплым бокам. Но шихирва... Это добыча, достойная королев. И первые куски с таких гигантов... Как же они, должно быть, сладки. Тут что-то не так, но ты просто посмотришь. Посмотришь, и, если будет опасность - тебя как и не было. А если опасности нет, - чтож, к ужину в своём желудке ты явно не была бы против добавить ещё пару сочнейших кусков.

Поэтому, ещё несколько раз прислушавшись, принюхавшись и нервно поёрзав на своём берегу ты, наконец, решаешься. Вода под твоими лапами возмущённо бурлит когда ты пересекаешь речушку, оказываясь на одном берегу с поверженным величественным зверем.

Шихирв лежит, распластанный, неподвижно, когда ты к нему подходишь. Запах крови, - густой, манящий, - заставляет твою пасть наполняться слюной, и ты с трудом заставляешь себя сохранять бдительность. Ты приближаешься медленно, большими кругами, так, будто охотишься, - только добыча твоя не бежит. Круг, приблизиться. Круг, приблизиться. Ты не чуешь посторонних запахов, не слышишь грозного шипения спарионикса, - чёрт, да была бы у него такая добыча, он бы её уже давно утащил в воду и куда подальше от таких охотников за падалью как и твой род. Но нет, равнина остаётся спокойной и безучастной в лунном свете. И ты решаешься.

Взгляд твой бегает. Копыто, копыто, рога, морда. Нет, это не для тебя. Не сейчас. Обычно ты наслаждаешься тем что тебе остаётся, - что удаётся урвать, - но сейчас тебе ничего не мешает разодрать туше брюхо и по самые уши зарыться в тёплые, источающие пар и сладкий кровавый запах внутренности. Тебе ничего не мешает - и ты себе не отказываешь.

Твои клыки - это смертоносное оружие, шипы на шее - помощники в нелёгком деле прорывания сквозь мясо и ткани. Ты зарываешься в тёплое и мокрое с головой, только успевая работать челюстями. Внутренности такие мягкие, такие вкусные - ты не помнишь когда ты ела с таким шиком в последний раз. И был ли этот последний раз вообще за всю твою жизнь? Была бы твоя воля - ты бы вся залезла внутрь гигантской туши, но внутри всё ещё теплица странное, тревожное ощущение, и ты сдерживаешься, твёрдо стоя задними лапами на земле. Только когда воздуха начинает не хватать, а глаза и нос начинает неприятно заливать всё ещё горячей кровью, ты выныриваешь на лунный свет для того, чтобы отдышаться.

Ты чувствуешь тяжесть, приятную усталость, тепло. Осматриваешь тушу с уже более спокойным любопытством - первичный голод, первичное твоё желание обладать тем, что тебе никогда не доставалось, ты утолила. Пришло время для того, чтобы просто посмаковать внезапно свалившуюся на тебя удачу.

Взгляд твой бежит выше - от вскрытого брюха, до толстой шеи, до огромной морды и массивных рогов. И ты замечаешь... Что-то. Ты видишь как его шкура, в ярком лунном свете, блестит. Блестит точечно, переливаясь, как песок в солнечный день. Тебя это нервирует. Ты этого не замечала. Ты делаешь шаг назад.

Блеск распространяется на всего шихирва - он расползается плавно, как туман, стекает на траву под и рядом с тушей. Блеск освящает ночь, как будто высасывая весь окружающийся свет, оставляя лишь тебя, падшего гиганта - и темноту. Ты, Ска'Ди, чувствуешь опасность.

Сначала ты чувствуешь клыки, - и лишь старый опыт, и нескончаемое желание жить позволяют тебе в последнюю секунду увернуться, оставив в чужой пасти кусок своей гривы. За неудачной атакой следует рычание вперемешку со смехом - раздражение, злость? Игра. Игра, где на кону твоя, Ска'Ди, жизнь.

Ты вертишься, выворачиваешься, топорща шипы и скаля клыки, рыча и клацая челюстями в темноту, в слепой панике, пытаясь понять кто на тебя напал. Пытаясь понять, что тебе делать.

Тьма подступает со всех сторон, виден лишь блеск золота - золотой шихивр, распластанный, со вспоротым брюхом; золотая шерсть, вздыбленная, сыплющая блеск и свет, словно песок; золотые глаза, внимательные, злобные и голодные. Когда ты, наконец, сталкиваешься с ними своими, синими, мир останавливается, прекращая свою кутерьму вокруг. Ты останавливаешься.

Ты чувствуешь, как тяжело дышать. Пока ты смотришь на неё, стоящую впереди, - она далеко, на безопасном для тебя расстоянии, - ты чувствуешь как подгибаются лапы. Лапы, бока, загривок - щиплет, жжёт, когда ты успела получить столько ран? Ты не помнишь ни единого укусу, но Хоррайдус, стоящий перед тобой, - а это именно она, - слизывает твою кровь со своих губ, ухмыляясь. Для неё это, - просто игра. Игра с попавшимся на её уловку зверьком. Золотая ставит свою лапу на поверженного гиганта, морщит нос, смотря на распотрошённые внутренности.

Это твой шанс. Твой шанс вернуться туда, где возня, где вой, где другие. Где Хоррайдус не достанет тебя. А если и достанет - то к чёрту, пусть кто-то другой попадётся ей на зуб. Но ты не можешь двинуться с места.

Ты смотришь во все глаза на Золотую. Ты скалишь клыки, пушишь хвост и гриву, топорщишь шипы, - тебе страшно, смертельно страшно и больно, но ты этого не покажешь. Ты не повернёшься первая. Если тебе сегодня суждено умереть в чьей-то злобной игре - что ж, ты выложишься на полную. Может быть, на мгновение, Золотая даже пожалеет о том, что убила тебя. Ты ей не ровня уж точно, но никто не запрещал тебе пытаться. Ты делаешь шаг вперёд, горло дрожит, и из него вырывается рык, перерастающий в вой.

Она смеётся над тобой. Над твоей бравадой. Она, если захочет, сможет перегрызть тебе хребет одним движением челюсти. И прекрасно об этом знает, делает шаг тебе на встречу.

Ты заворожена. Ты заворожена её размерами, её поступью, её уверенностью. Даже её голосом. Это не главная самка стаи. И даже не наиглавнейшая. Одной стаи мало. Она, по твоему мнению - наиглавнейшая самка во всей это долине и за её пределами. И ты думаешь: "Даже если меня сожрут, я смогу стать к тому, чем ты являешься, ближе."

Ведь сейчас, под лунным светом, что так играет на золотом тумане, струящемся от её шкуры, ты понимаешь:
- Я не хочу иметь то, что есть у тебя. Я хочу быть тобой.