Счастливый номер

Она ненавидела двуногих.

В их логове стоял острый, режущий ноздри  запах. Кровь, боль, нечто чуждое и непонятное, и, разумеется, сами  двуногие. Неприятная смесь.

Двуногие крутились около неё, как  падальщики, пользуясь тем, что она заперта, связана и беспомощна. Кололи  своими маленькими острыми когтями, трогали её, светили фонариками. Она  огрызалась, пыталась показать им, где их место, но двуногих было больше,  они брали количеством. Пока что.

Потом двуногие стали злее. Они  поранили её ногу — у того двуногого был не маленький тонкий коготь, как у  остальных, а более длинный и плоский. Она постоянно зализывала рану,  пока из неё не начало торчать что-то странное. Странное она откусила.  Было больно. Странное выросло снова, и, кажется, стало больше. Так она  поняла, что это странное — тоже часть её.

Двуногим оказалось  мало. Снова пришёл двуногий с ещё более длинным и широким когтем и  ударил её. Вместо ощущений хвоста осталась только боль. И ненависть.

Она  рванулась и под испуганный стрёкот двуногих почти достала того, кто её  поранил. Почти — двуногие успели убежать и спрятаться, а их логово  наполнилось туманом с мерзким запахом, от которого хотелось спать.

Она  не успела привыкнуть к тому, что у неё два хвоста. Они ощущались  странно, неправильно, дёргались невпопад. Она сначала пыталась отгрызть  лишний хвост, но, какой ни укуси, было больно.

Двуногие снова заставили её уснуть. Проснулась она уже в другом месте.

***

Здесь  запах был не менее мерзок. Почему двуногие не могут быть чистоплотны в  своём логове? Это место тоже пахло болью и кровью и двуногими, а ещё  грязью, нечистотами и чужаками-соплеменниками.

Она рычала и  кидалась, утверждая своё место, но нормально разобраться всё равно не  могла — мешали стены. Ох, она бы вцепилась зубами в этих неудачников,  что щерятся на безопасном расстоянии! Так что им повезло, что она может  лишь грызть невкусные твёрдые перекладины, отделяющие её от остальных.

А  двуногие крутились вокруг, особенно один, слабый и толстый, но будто бы  не самый последний в иерархии. Он то и дело ворковал с одними  двуногими, а других гонял, будто имел на то право, даже более высоких и  мощных. Двуногие странные. Она периодически рычала и бросалась, чтобы не  смели соваться ближе.

В какой-то момент двуногие засуетились  вокруг, набросили на неё верёвки и потащили куда-то. Она своё  недовольство высказала, но ей под зубы так никто и не попался, к  сожалению. А потом двуногие загнали её в тесную темную коробку, и мир  вокруг задрожал, окутавшись вонью горящей чёрной воды. Она испугалась,  что сгорит здесь, и металась в поисках выхода, но коробка продолжала  трястись, а вода — вонять, а пожар так и не наступил.

***

Где бы она  ни была, везде присутствовали двуногие и мерзкие запахи. Даже сам запах  двуногих, изначально казавшийся ей не таким и противным, теперь вызывал  лишь отвращение. Ибо двуногие приносили с собой одни лишь неприятности.

На  неё накинули верёвки и куда-то потащили, ловко уворачиваясь от её  зубов. Она сначала сопротивлялась, но потом её ноздрей коснулся запах  чужака. Конкурент! Кто-то, кто посмел оказаться на её территории! И что,  что эта территория загажена двуногими? Это всё равно её угодья!

Она  рванулась вперёд, яростно хрипя, чуть не снесла преграду, отделявшую её  от врага. Её не отвратили ни вспышки света, ни улюлюкающие двуногие,  обступившие освещённую площадку.

Её интересовал только чужак, и  она бросилась. О, как сладостно это было, как рада она была увидеть, что  больше, сильнее, свирепее! Как сладостно было впиться в его шею и  чувствовать, как по языку течёт горячая, такая пьянящая кровь!

Двуногие  испортили всё веселье, растащив её и убитого чужака в разные стороны.  Впрочем, главное она сделала — никаких конкурентов на её территории.

Но  конкуренты были. Она убивала раз за разом, Доказывая, что сильнее,  закрепляя за собой территорию. Она привыкла к тому, что двуногие  провожают её к месту сражений, и почти не пыталась их достать — разве  что уже после боя, когда её тащили, не давая вкусить плоти врага.

Бои стали привычной радостью, и тут двуногие снова всё испортили. Двуногие постоянно всё портили!

Она  не обратила внимания, что в тот раз двуногие шумели как-то иначе.  Вновь, как и много раз до того, рванула в атаку, тесня чужака к краю  площадки. Тот не оставался в долгу, но всё равно был слишком слаб против  неё. Она торжествующе зарычала, предвкушая победу — враг повержен,  осталось лишь поставить последнюю точку, — и в этот момент на неё со  всех сторон бросились двуногие.

Она сбивалась на истеричный визг  вместо рыка, бросаясь на них всем телом. Всё её естество бунтовало и  требовало закончить начатое. Она не обратила внимания на впившиеся в  капюшон острые когти, и только боль в подломившихся передних ногах  заставила её остановиться. Двуногие почти лишили её обеих ног. Она  лишила нескольких двуногих их жалких жизней.

Но до своего врага так и не смогла добраться, и его увели. Живого.

А её потащили с площадки двуногие, потому что подняться она уже не смогла бы.

***

Снова  грязное тёмное место со шныряющими двуногими. Тесная загородка, в  которой она не могла даже развернуться толком. Очень мало еды. За  передними ногами постоянно болталось что-то лишнее, но это лишнее болело  при ударах, а значит, являлось её частью.

Двуногие периодически  подходили близко, но всё реже и реже. Она каждый раз неистово бросалась  вперёд, рыча и клацая зубами. Двуногие, все до единого, были слабаками.  Кто отшатывался, а кто и удирал, распространяя за собой запах страха и  навоза. Это окончательно закрепило её во мнении. Все двуногие — слабаки и  еда.

Еда…

Еды не хватало. Постоянно. Еды не хватало  настолько, что она уже даже голод почти перестала испытывать — тело  слишком устало постоянно просить и требовать. Не хватало движения. Она  мерно раскачивалась в своей загородке, переступая с ноги на ногу и мотая  головой. Это было в любом случае лучше, чем лежать среди собственных  нечистот.

Унылое течение времени прервали всё те же двуногие.  Тот, кто чаще остальных крутился рядом — его запах трудно было не  запомнить — крутился вокруг незнакомого и что-то возбуждённо щебетал.  Она затаилась, предвкушая хоть какое-то, да развлечение. Интересно, этот  просто шарахнется или тоже убежит?

Ближе, ближе… Пора! Она  рванулась вперёд со всей яростью и ненавистью, молча, но от того ещё  более страшно, и клацнула зубами прямо перед двуногим. Второй,  щебечущий, отшатнулся в испуге, но этот, незнакомый, даже не  пошевелился. И пах он как-то странно. Не как двуногий.

Она шумно вдохнула, впитывая его запах. Да, совсем другой. И совершенно не боится. Он уверен в себе и в своих силах.

Щебечущий  двуногий продолжил что-то щебетать, обращаясь к незнакомцу, а тот  протянул лапу и схватил её за ухо. Она настолько удивилась, что спустила  ему эту наглость. Ничего, потом она обязательно возьмёт реванш, а пока  ей слишком любопытен этот непонятный двуногий не-двуногий.

***

Сначала  программа ненавязчиво указывала вернуться на базу, чтобы восстановить  единение. Потом программа требовала этого более предметно, ещё позже —  кричала о том, что ему необходимо вернуться, и в один прекрасный момент  замолчала, оставив после себя пустоту и новые указания. Маскироваться,  не привлекать внимания, адаптироваться, выживать и ни в коем случае не  умереть до того знаменательного момента, когда его всё же найдут и  вернут.

Он адаптировался, выживал и наблюдал. Скрывал чуждую  внешность за ворохом одежд, повторял за местными, изучал то, что  казалось любопытным.

Атту ему не был особо нужен, но среди  местных считалось — то ли хорошим тоном, то ли престижным, он ещё не  разобрался до конца — владеть подобным животным. Так что он отправился  на рынок, не планируя никого покупать, но собираясь совершить один из  человеческих ритуалов под названием «приценивание».

«Приценивание»  было очень утомительным ритуалом. Продавцы слетелись на него, как  падальщики, и каждый пытался отщипнуть себе как можно более крупный  кусок его сбережений. Один оказался особо настойчивым и чуть не за руку  потянул его смотреть «нечто удивительное! Вы же интересуетесь  диковинками, да?» Он позволил себя увести — один жадный продавец лучше  толпы.

— … вот у неё даже бирка имеется в ухе, оригинальная, лабораторная, прямо намертво вросла. Уникальная особь!

Он  не особо вслушивался в болтовню, рассматривая существо в тесной  загородке. То сверкало глазами и показало характер. Зубы щёлкнули перед  самым лицом, он удовлетворённо прикрыл глаза — рассчитал правильно,  существо в любом случае не смогло бы дотянуться.

Взгляд зацепился за упомянутую продавцом бирку. Номер читался до сих пор чётко.

Он  поймал животное за ухо, подтягивая к себе поближе — показалось? Атту  шумно выдохнула, но не предприняла никаких активных действий, позволяя  развернуть ухо биркой к себе.

Один-четыре-ноль-девять.

— Тысяча четыреста девять, — озвученное, число стало ещё более весомым. Настоящим. — Это твой счастливый номер.

Он выпустил ухо и развернулся к продавцу. Похоже, сегодня он совершит ещё один человеческий ритуал, называемый «торги».

— Я куплю её.