Принципы

        Лезвия кинжала вонзилось в голову мертвеца как вспышка проклятого пламени, безжалостно и молниеносно, рассекая ее по полам почти до самой челюсти. Вопли нежити превратились в хриплое завывание когда второй кинжал рассек горло и в ту же секунду гнилое, массивное туловище мертвеца , отделенное от головы, покачнулось и упало с разбитого балкона вниз, на сырой и затертый мрамор, заливая его белизну своей гниющей кровавой массой.

        Но Бишоп, разумеется, не смотрел вниз. Одним движением он скинул голову нежити в след за всей остальной мерзостью гниющей туши, и молча направился к лестнице в узком навесном проходе, не задерживая взгляд на съеденных остатках очередного неудачливого искателя наживы на полу или на висевших вдоль стены старых и высохших портретах, почти уничтоженных постоянными ветрами и тяжелым дождем. Сырость, гниение и холод бесщадно превращали старинный дом, некогда высившийся над затянутой речным туманом долиной у каменистого мыса, в опустелые руины, ставшие домом для проклятых.

        Но когда-то, это был его дом, в его родном Гилнеасе. 

        Новый день принес с собой первые лучи осеннего солнца на западный континент и восточные королевства, освещая землю и поздний урожай, рассеивая тонкие нити бронзового света по воздуху, исцеляя его от сырого мрака ночной мглы, чьи юркие тени проскользнули в самую глубь грузных крон застывших дебрей, которые хранили в себе память о каждом шорохе и каждом шепоте который принес им ночной дух. 

        Еще один день, дарящий всей этой истерзанной катаклизмами земле новую надежду. «Всей земле, кроме его собственной»

        думал он, «ведь до сих пор, здесь её, надежду, ждала только смерть». 

        Сизый и дряхлый скакун которого Бишоп выторговал за два кармана стальгорнского пороха у беженцев-людей из долин, едва ли годился на длинный путь в его новый дом в Темнолесье. Хромой на два копыта конь сутуло волочился по затянутой туманом земле, чуждой к радостям нового дня, ибо радостей и света здесь уже давно никто не встречал, только эту страшную, густую мглу и запах гниения всего живого. Всего, что когда-то было живым.
Промозглые ветра глубоко запустили свои когти хлада в сам дух Гилнеаса, разрывая ими сам воздух, пронзая окоченевшую неплодородную землю. Будто мечущийся в агонии безумец, он срывался на всадника, гнал его прочь, но тут же неожиданно и так же быстро вонзался в почву и затихал, будто ища в земле укрытия. 

        Укрытие было важнейшей задачей так же и для Бишиопа, поскольку целый отряд проклятой нежити гнался по его следам от самого утеса и до города призрака уже несколько часов без остановки. 

        – Бездушные твари, проклятые ублюдки – прорычал Бишоп Темнодрев.

         Как же он ненавидел их, Отрекшихся. Эту мерзкую, полуживую дрянь, смеющую называть себя "свободными". Что за шутка, думал он, что за безумный бред о свободе лепечут эти так называемые разумные мертвецы. Смерть – это смерть, она забирает и не возвращает никого, а те, кто вырываются из её когтей уже никогда не посмеют именоваться живыми. Они – проклятые. Плеть, отрекшиеся... Рыцари, что б их, смерти! Все они лишь отголосок того, кем они были раньше, все они должны быть истреблены. «И однажды это случиться, и тогда весь Азерот наконец – то сможет освободиться от ужасов нашего прошлого, нашей дикой, бесчеловечной судьбы, которая заставила нас взглянуть в глаза войны и сделать её частью своей жизни... Частью нас самих». Мимолетная мысль о смерти и проклятых отрезвила горькой досадой его яростные мысли.

        – Проклятый, который желает смерти другим проклятым, – усмехнулся он. 

        Темнодрев слышал стальные копыта скакунов далеко позади, чуял смрад тлеющих костей и гниющий запах плоти. Его преследователи были почти на полторы мили позади него, но это не было поводом расслабляться. В конце концов, днем зверь в нем был слабее, он должен был укрыться, и как можно скорей. 

* * *

        Тяжелые ставни особняка Седогрива отворились, и Бишоп вошел внутрь. Его кинжалы, которые он только что закончил вытирать от крови животного – зарезанного сизого коня у озера – теперь покачивались на его поясе с легким, едва уловимым человеческому уху перезвоном. Его же слух неоднократно сводил с ума этот мелодичный, жуткий такт который призывал мужчину к страшному суду плоти и крови, напиться самому и напоить проклятую сталь смертью и болью, и порой он чувствовал как его зверь глубоко внутри начинал все охотнее откликаться на этот зов. 

        Старые дубовые половицы скрипнули, когда Бишоп вошел в вековой зал Седогрива, и горечь как хищная птица впилась когтями в его душу – некогда прекрасный старинный холл, и все что было в нем, все что он помнил еще будучи почетным гостем на приёмах старого короля – оказалось сожжено и разграблено. 

        Ярость и боль откликнулись в душе Темндорева, и клинки, которые не насытились кровью животного, запели им в унисон. Зверь, спавший в нем с самого его путешествия домой, проснулся и готов был забрать то, что считал своим уже несколько лет. 

        Выстрел оглушил Бишопа. Мужчина вздрогнул, через долю секунды он обнаружил себя смотрящим на зияющее черное отверстие в стене, там где когда то висело старое зеркало, сейчас в тусклых деталях некогда великолепного орнамента ручной работы, еще несколько больших осколков оставались на месте, запечатлев в себе немой шок Темнодрева, смотрящего сквозь свое отражение за спину, на того, кто так дерзко помешал его ненависти. 

        – Если ты так отчаянно хочешь сдохнуть, Бишоп, то позволь я помогу тебе прежде, чем Отрекшиеся найдут и прикончат нас обоих.

 

        Ярость в нем сменилась больной досадой, от того, что он так легко чуть было опять не потерял над собою контроль, однако не менее болезненно отозвалось раздражение и смущение, которое вызвало в нем появление той, кого здесь он точно никак не ожидал увидеть. 

        – Памилла...

        – Темнодрев – кивнула в ответ женщина, опуская ружье вниз и облокачиваясь на него. Рыжие пряди её волос были аккуратно уложены, элегантная меховая накидка лежала на её плечах. Он даже не почувствовал её, не почувствовал женщину, чей запах так хорошо знал. Теперь мужчина полностью осознал, насколько он был близок к тому, чтобы потерять контроль. Бишоп молча взглянул на красивое лицо Памиллы и она тут же вернула ему взгляд, украшая его в добавок своей самодовольной ухмылкой.

        – Мои комплементы твоему темпераменту, кажется, он наконец-то делает успехи. 

* * *

        Тусклый свет, отражающийся в окнах, проникал тонкими лучами в обширный коридор, по которому шли двое–изящная рыжеволосая женщина и мужчина с уставшими темными глазами. Они шли молча, осматриваясь, аккуратно обходя скрипучие доски навалившейся крыши и разбитую мебель, некогда украшенную знаменитой гилнеасевской резьбой, которая могла уместить на одной ножке стула целые сюжеты, сказки, легенды, и при том так искусно, что любой увидевший подобное больше никогда не посмел бы сказать что один стул никогда не стоил бы целого состояния. 

        Памилла остановилась и подняла с пола кусочек цветного стекла и, покрутив его в руках, подала Бишопу. 

        – Взгляни.

        – Зачем?

        – Как думаешь, что это раньше было? – Памилла слегка наклонила голову, заглядывая в лицо мужчины.

        – Чем-то, чье название и предназначение тебе наверняка известно. 

        – Грубо.

        – Как скажешь, – Бишоп отвернулся.

        – Этим стеклом, – начала женщина не обращая внимания на его реакцию, – украшали особые женские светильники, которые меняли свой цвет в зависимости от времени суток, смотри, – женщина поднесла руку с кусочком стекла к тонкому лучу бледного света, падающего на облезшую резьбу деревянной стены, и как только свет попал на кусочек в ее руке, его прозрачный, чистый цвет начал розоветь. 

        – Никогда не слышал о таких.

        – Я и не сомневалась, – усмехнулась Памилла, – эти светильники женщины выставляли для своих любовников, что бы они знали когда их леди будет больше всего расположена к их компании. 

        – У меня не было любовницы, откуда мне знать о таких вещах – раздраженно ответил Бишоп.

        – Как я и сказала, дорогой мой, – Памилла еле сдерживала ехидные смешки, – Я ни разу не сомневалась!

        – Как ты оказалась тут? – раздраженно спросил Бишоп полностью игнорируя слова женщины

        – Ты так не рад меня видеть? – Памилла подкинула кусочек стекла в руке и швырнула его за спину, – неужели моя компания настолько тебя не устраивает

        – Дело не в этом, – Бишоп остановился и перевел взгляд своих темных глаз на женщину, – Эта мертвая земля, просто так сюда не приходят живые. 

        – Но ты здесь.

        – Это другое.

        – Как скажешь.

        – Или ты пришла сюда ища что-то ценное, или ищешь себе неприятностей Памилла, зная тебя я могу предположить оба варианта, – его суровый тон ничуть не задел женщину, напротив, она развернулась к нему и с легкой улыбкой приняла вызов который читался в его карих глазах.

        – Ищу что-то ценное, – улыбнулась она, – Ценное для одних – это золотая подвеска их леди матери, для других руда из черных шахт, за которую можно получить хорошее вознаграждение, а для третьих, – Памилла взглянула в сторону резной рамы окна, которое выглядывало на главную площадь, но тут же вернула внимание к Бишопу, – для третьих это могут быть просто…Приятные воспоминания.

        – Приятные воспоминания о прошлой жизни

        – Некоторые из них.

        – Среди них были приятные?

        – Некоторые, как я сказала. Некоторые – в особенности.

        Раздражение Бишопа забавляло Памиллу, но он все же начал переходить черту и это уже не казалось ей чем-то забавным. Памилла ухмыльнулась, и Бишопу на секунду стало не по себе. 

        – Ты, Бишоп. Я здесь из-за тебя. 

        – Из-за меня? – мужчина выглядел удивленным, надо заметить, что Памилле это всегда нравилось. 

        – Мне сказали что ты, как обычно, неумолимо затаскиваешь себя в опасность которую, как обычно, недооцениваешь, и вероятно тебе понадобиться помощь. 

        – Кто это сказал? – слова мужчины больше походили на рык

        – Мой друг

        – Это была она? 

        – Возможно, это была она. – Памилла обошла Бишопа и направилась дальше по коридору, оставив мужчину позади, – А может быть ведьма-старуха за медяки рассказала, что помимо новостей из Чумных Земель о караванах которым нужна помощь опытной охотницы, она слышала еще что-то про лихого мстителя из стаи Седогрива, который зачастил устраивать погромы на землях Темной Госпожи и его проследуют с самого Андорала. 

        – Не вижу разницы, – Бишоп направился следом за женщиной.

        – Между чем?

        – Между Мэлиор и ведьмой-старухой.

* * *

        Мужчина резко открыл дверь в комнату. Она была в самой высокой башне поместья, и судя по остаткам убранства когда-то служила комнатой для богатых гостей, а может быть и даже принадлежала самому хозяину. Бишоп вошёл внутрь и огляделся, его взгляд нашел проход на балкон к которому он и направился быстрым шагом.  

        Памилла, вошедшая вслед за Бишопом, поставила ружье у дверей и огляделась. И вскоре она заключила про себя, что комната была, без сомнения, великолепна: несмотря на разруху вокруг, на содранную, обгоревшую ткань и пыль покрывавшую всю уцелевшую мебель, в ней оставался шарм старины и дорогой архитектуры, которую так любили аристократы Гилнеаса. 

        Она, конечно же, однажды уже видела подобное в доме Бишопа, но здесь, в этой огромной комнате, она впервые видела это великолепие в таком количестве и так хорошо сохранившимся. И все же, одно её интересовало больше всего, и она спросила: 

        – Так зачем ты пришел?  

        – Ты не могла бы подойти, – мужчина, уже разобравшийся с замком балкона, был невидим за развивающейся тканью багровых штор, Памилла аккуратно поймала тяжелую ткань и заправила ее за одну из дверей большого навеса, затем она подошла к Бишопу и вопросительно взглянула на мужчину. Он продолжил, показывая ей лордеронское озеро

        – Ты видишь причал.

        – Вижу, что с того?

        – Его восстановили…Отрекшиеся.

        Памилла вопросительно подняла бровь, – Но зачем?

        Бишоп указал в другую сторону, там, где раньше была завалена восточная дорога, – Они расчистили её, недавно. 

        – Там были шахты, верно?

        – Верно. Это все ресурсы. В Гилнеасе еще полно старых шахт, а в лесах, не смотря на то, что они с каждым месяцем сильнее пропитываются гнилью, все еще есть достаточно древесины. 

        – Они готовятся к чему-то.

        Мужчина кивнул. 

        – Они готовятся к войне, Бишоп? – Памилла аккуратно подалась вперед, взглянуть дальше, но Бишоп резко схватил её за руку и потянул обратно, в комнату. 

        – Опасно, не высовывайся.

        – Как скажешь.

        – Я отправился сюда что бы наблюдать Памилла, за ними, об этом меня просил Лорд Дарий Краули когда мы встречались с ним в Темнолесье. 

        – Но зачем было привлекать к себе столько внимания? – Памилла легким поворотом высвободилась из его хватки и в сердитом жесте откинула назад огненные пряди, её красивое лицо потемнело, – Зачем было столько смертей?

        Бишоп отвернулся от нее, – Потому что это дело принципа. 

        – Это не принцип, Бишоп, это безумство.

        – Как по-твоему Альянс смог бы разобраться с тем что происходит? Когда они все, все эти твари здесь прячут все свои паршивые дела уверенные что никто не потревожит эту землю.

        – Бишоп, только не говори мне, – Памилла закрыла глаза руками, нервно массируя их пальцами, – что ты, дорогой, устроил это все специально что бы они охотились за тобой, за одним тобой, пока Альянс шпионит за Отрекшимися.

        Бишоп молчал. 

        Памилла вздохнула, –Ты отчаянный Бишоп, но оказывается, ты еще и идиот. 

        – Возможно, но мы добились своего, – усмехнулся Темнодрев, – они ничего не знают, каждый получил что хотел.

        – Да-да, ты – свою кровь, они – повод начать новую войну.

        – Памилла…

        – Альянс, Орда… Бишоп, какая нам разница? – Она подошла к нему, положив руку на щеку, – Наша жизнь – наша собственная, неужели она стоит всего этого, – Она подалась ближе – Неужели месть и преданность все что осталось в твоем сердце? Все что может в нем быть?

        – А что еще Памилла, что еще там должно оставаться у такого как я? – Бишоп взял её руку, – Моя жизнь не принадлежит мне, она принадлежит зверю, и что бы утолять его жажду я должен делать это, я должен убивать и насыщать его раз за разом, кормя его ненавистью, болью и горем. Это наша суть, Памилла. 

        – Не моя.

        – Не твоя,- горько улыбнувшись сказал Бишоп.

        Памилла вздохнула и… резко схватила Бишопа за руку, потянув на себя. Он не успел отреагировать, когда ногти женщины впились в его волосы, а её губы накрыли его собственные. Она прижимала его к себе так сильно, будто пыталась проникнуть в него, в его суть. Забрать себе ярость, ненависть, превратить её в страсть, не жестокую, но прекрасную. 

        И Бишоп поддался. 

        Страсть, рожденная из грусти, из горечи и скорби, которая держала этих двоих, привлекала их друг к другу, была как необходимый эликсир способный увести обоих от реальности, в которую они заключили себя сами. Два зверя живших по законам своей природы, своей срасти. 

        День близился к концу, холод возвращался из лесов с тенями, забиравшими себе обратно улицы живых и мертвых. В старом поместье не было света, не было свечей. Царивший мрак поглотил бледные лучи света, которые скоро возродит чистый свет луны, одинаковый и для охотника, и для жертвы. 

        Два дыхания что слышались в этой темноте, были спокойными и легкими. Оба лежали, обнявшись, готовясь отдаться ночной тьме так же, как до этого они отдались друг другу. 

        Ночь – время зверя, скоро они проснутся.